Внимание!! Махровейший Аларм! Прочтением можно запросто и вдребезги испортить себе настроение!
В дом стучится некто… Некто. Некто с сиянием вместо лица и говорит:
— Осталось всего полгода, — протягивает мне ковшик с чистой водой.
Почему-то вспоминаю очень русскую сказку про ковшик, в который окунает
лицо злой человек и видит свою очень злую судьбу. Беру ковш не
спрашивая, окунаю лицо…
***
Они окончательно косячат. Кто-то
присылает в Город ядерную боеголовку. Как-то это связано с Францией, но
точно не знаю, как: спутниковая связь, радио — все накрылось. Приемник
просто трещит, хрипит, свистит на всех частотах. Иногда кажется, что
улавливаю голоса… но это только кажется.
Сплю ночами тревожно: еды
хватит еще недели на две. Начал крысить по соседским домам. Если кто
приедет, буду извиняться, но сейчас… не важно. После взрыва, все связи в
социуме разрываются. Год и два месяца. Никто даже в мою глушь не
заглядывает. И глушь моя становится настоящей. Закрываются магазины,
перестают ходить поезда. Когда-то этого не мог и в кошмарном сне
представить.
Плохо, что уходит вода из колодцев. Деревья сохнут. Но
как-то прокопал колодец поглубже: вместо чистой воды мутноватая жижа. Её
едва хватает на поливку. Над огородом почти трясусь: что выращу, тои
буду есть. Засеял участки соседей. Никто не приехал и, думаю, не
приедет. Некому.
В июле устраивают набег полуживые бомжи. Стреляю в
воздух из покрысенного в соседнем поселке ружья. Бомжи разбегаются. Урон
незначителен.
В город идти не хочу: нутром чую, там
сконцентрировалась вся гопота. Хотя… как-то целый день провел около
дороги — ни одной машины.
Плохо, что компьютеры ломаются, как старый
«Москвич» на длинном перегоне. Крысю какие-то железки по окрестным
деревням. Кое-кто оставлял, что не жалко. Кое-где любопытные
экземплярчики: старые модели работают, а новые — не хотят. Видимо,
уровень радиации солидный.
Все свободное время много читаю. Может быть, берегу свою технику, чтобы читать: последняя ниточка.
Электроэнергии толком нет, но у меня две электростанции и бензину хоть
залейся — граблю местную бензоколонку. Никому она с ее радиоактивным
бензином не нужна. Угнал никому не нужный джип и чей-то брошенный
трактор.
Выпадают клочьями волосы. К лицу стараюсь не прикасаться —
больно. Сплю на спине. Зеркала выкидываю. На боку и на ноге открываются
незаживающие раны. Но сны… таких ярких снов не бывает! Честно слово, не
бывает! Радио нет, телевизор не работает, но во сне вижу, что происходит
во всех концах Света. Один раз был даже на луне. В кратерах видел
диковинные постройки. Кто-то там есть.
То есть, проверить не могу,
но выходит складно: записываю. Если доживу, сверю сам или кто-нибудь
найдет… если совпадет с тем, что есть на самом деле, с тем, что вижу это
во сне — вот удивится!
Усмехаюсь: неопровержимые доказательства
паранормального получаешь только тогда, когда уже никому их показать не
сможешь. А знаете… это — хорошая ирония!
К исходу лета 2014
приезжает пыльный фургон. В нем — военные или служивые — не понятно.
Засаленный камуфляж на них, но знаков различия нет.
— Поехали!
— Стеша, — зову собаку.
— Нет, ты один, — брать ничего и никого нельзя.
— Не пойду, — качаю головой.
— Ради собаки?! Идиот!
— Почему же, ради собаки? У меня еще кот и кошка!
— Василь, дай ему по башке и поехали!
Кряжистый Василь начинает обходной маневр. Отступаю к крыльцу и беру в руки топор. Василь вскридывает двустволку.
— Стреляй, но иначе меня не получите… — Второй плюет на пыльную землю, хрипло говорит Василю:
— Оставь… не видишь — этот тоже упертый!
— И что, — язык мой — враг мой, — никто не соглашается уехать?
— Ты пятый, — без злобы отвечает Василь. В глазах у него полощется какое-то озорство и на всякий случай предупреждаю:
— Ты это… уходи. Если кошкам или собаке что сделаешь, успею сбегать за ружьем, положу обоих.
— Жрать дашь?
— Нет, уходите…
Так и не понимаю, почему не стрельнули. То ли патроны берегут, то ли
совесть какая-то сохранилась… уехали. Вздыхаю с облегчением. С огромным
облегчением.
Исход августа. Жара, снова никого. Ночью снится город,
кажется… Омск или Новосибирск. Еду в переполненном троллейбусе с
заиндевелыми в умат стеклами. Город чужой. Схожу у куба библиотеки.
Где-то здесь работаю. Как бы задним числом, вспоминаю, как согласился
поехать с этим Василем и они отвозят меня в Сибирь. Очень тоскую по
собаке, кошкам и своему дому.
Просыпаюсь. Смотрю в треснутое стекло
окна (после Взрыва треснуло) в бархатную черноту августовского неба.
Огромные яркие звезды успокаивают. Понимаю, что так было бы, если бы
уехал с этим Василем и его напарником. Шепчу в темноту одну старую
притчу про человека, который умер и его собаку:
Умер один человек и с ним его собака. И они попали в пустыню. Долго шли. Видят, оазис. Постучался человек:
— Здравствуйте
— Здравствуйте
— Это что у вас тут?
— Рай.
— Можно к вам?
— Можно, но собаку придется оставить…
Посмотрел человек на собаку, пожал плечами, вздохнул, рукой махнул и дальше они пошли с собакой.
Потихонечку начал меняться окружающий пейзаж. Стали попадаться
травянистые островки, а дальше уже и кусты и низкий лес. Набрели на
запущенную ферму. Колодец, коровы, овцы, куры. Дед у колодца стоит,
ведро ополаскивает.
— Здравствуйте, дедушка.
— Здравствуй.
— Можно ли воды испить?
— Пей на здоровье!
— Дедуль… а собаке?
— И собаке
— А остаться у вас… можно? С собакой?
— Конечно, нам собаки и не хватало, как раз! Оставайся! Мы рукам работящим и собаке всегда рады!
Остался путник с собакой и зажил счастливо.
Однажды спросил:
— А что за оазис в пустыне был, в который нельзя было с собакой?
— А там — Ад.
— А здесь?
— А здесь, сам знаешь — Рай.
— А почему же они соврали?
— А потому, что друзей не бросают. Бросил бы собаку, остался бы в аду.
Собака «укает» под кроватью, потягивается. Тоже проснулась. Высовывает
нос, шумно нюхает воздух. Слышно, как она вертится, снова устраивается,
чтобы дальше смотреть свои собачьи сны. Спихиваю с подушки офигевшую
кошку: расположилась так, что голову приткнуть просто некуда. Кошка
разочарованно мыркает и перебирается на табуретку с одерждой.
Мне
нравится эта история про собаку и человека. Часто рассказываю ее себе
вслух, когда становится не по себе. Когда есть свободное время (о, у
меня его теперь очень немного, но оно есть!) рассказываю себе эту
историю вслух и, кстати, сочиняю свой собственный роман. Про Пустыню, в
которой есть оазисы. Путник идет от оазиса к оазису и обнаруживает, что в
оазисах живут ученые, художники, религиозные деятели… не важно. Важно,
что все — люди неординарные. И всюду попадает в какие-то приключения.
Где-то требуется его помощь и участие, где-то его просто ненавидят… в
конце-концов, путнику предоставляется возможность вернуться в свой
собственный мир, но он не хочет возвращаться. Здесь ему… интереснее, что
ли?
Сочинительство движется легко и весело: голова не скована
придуманным форматом. Пишу для себя самого и больше развлекаюсь, чем
работаю, когда сочиняю. Роман ни для кого. Раньше о такой резвости
сюжета и мечтать не смел, а теперь — творю, чего хочу.
Очень
помогают сны: они день ото дня ярче, сочнее, содержательнее. Теперь, во
сне точно знаю, что сплю и могу влиять на ход сюжета. Это очень
интересно. Думаю, что так могут все люди, но им мешает шум транспорта,
суета, телевизор, видео и аудио «продукция». У меня тут шумит ветер,
дождь, грозы… скоро зашелестит по крыше снег.
Год и десять месяцев. Скоро, второй новый год без речи президента! От жеж…
Аккурат, к Новому Году заканчиваю «нетленку». На корейском джипе
приезжает какой-то человек в странной одежде: вроде бы дубленка, но
материала такого не знаю. Говорит, материал изобрели совсем недавно.
России помогают. Точнее, страны такой больше нет. Есть Сибирия, Украина,
много отдельных стран. Бывшие азиатские республики все-таки
объединяются в какой-то блок. Вроде бы живут теперь неплохо.
ЦЧР
(Центральный Черноземный Район), Москва, подмосковье, прилегающие
области — все пустые. Всюду радиация. Гость достает счетчик гейгера. На
табло порядка пятидесяти микроРентген.
— Мои раны зажили… даже волосы начали расти, — провожу ладонью по ежику волос на голове. Сам не верю, но факт!
Гость пожимает плечами:
— Может, ремиссия, а может… сны видишь?
— Вижу?
— Управляешь?
— Да.
— Тогда тебе уезжать отсюда нельзя.
— Почему?
— Умрешь.
— Как так?
— А так. Оказалось, что есть невысокий процент людей, которые к
радиации как-то приспосабливаются. Становятся паранормальщиками.
Записываешь что-нибудь.
Робею… поднимаюсь на второй этаж. С сомнением копирую на флешку свой роман. Спускаюсь на первый этаж, вручаю гостю флешку.
— Это что?
— Роман…
— Почитаю. Кивает, прячет флешку в карман…
Объявился он только весной. Зато, с целым фургоном жрачки (крупы,
консервы, семена, даже мотокультиватор зачем-то привез… нафига? Я в
одном доме давно такой спер)
— Издали, — кричит весело. Довольный, — на твой счет гонорар положили. Тут, — он лезет в фургон, — аппаратура связи. Пешы есчо.
Так и сказал: пешы есчо.
— Чего писать?
— Романы! Нравится людям. Пиши! И мне пиши, если что привезти, помочь.
И я улыбаюсь ему. Этому ушлому лысому крепкому дядьке с близко посаженными глазками.
— Слыш, у тебя много таких?
— Каких?
— Как я!
— Не, не многие сумели приспособится. Человек двадцать. Но мне на жизнь хватает. Хорошо, что вы не болеете.
— Совсем?
— Совсем. Ты еще удивишься тому, что ты можешь теперь! Сам увидишь. В интернет выйдешь, пообщаешься, сам увидишь.
— Понял…
***
Выныриваю. Лицом из ковшика. Человек с сиянием вместо лица участливо на
меня смотрит. Вытираю по рассеянности лицо тряпкой, которой протираю
стол.
— Понял?
— Понял.
Человек с сиянием вместо лица
уходит. Просыпаюсь. Лицо мокрое, словно только что окунал его в ковшик с
холодной прозрачной водой.
